Роберту Бернсу

Тебе сегодня двести лет, Но к этой годовщине Ты не состарился, поэт, А молод и доныне. Зачем считать твои века, Когда из двух столетий Не прожил ты и сорока Годов на этом свете? С твоей страницы и сейчас Глядят умно и резко Зрачки больших и темных глаз, Таящих столько блеска.

Все так же прям с горбинкой нос И гладок лоб широкий, И пряди темные волос Чуть оттеняют щеки. И твой сюртук не слишком стар, А кружева, белея, Заметней делают загар Твоей крестьянской шеи. Поэт и пахарь, с малых лет Боролся ты с судьбою. Твоя страна и целый свет В долгу перед тобою.

Ты жил бы счастливо вполне На малые проценты Того, что стоили стране Твои же монументы, Ты стал чертовски знаменит, И сам того не зная. Твоими песнями звенит Шотландия родная. Когда, рассеяв полумрак, Зажжется свет вечерний, Тебя шахтер или рыбак Читают вслух в таверне.

В народе знает стар и мал Крутую арку моста, Где твой О’Шентер проскакал На лошади бесхвостой. Поют под музыку твой стих, Сопровождая танцы, В коротких юбочках своих Праправнуки-шотландцы. Ты с каждым веком все родней Чужим и дальним странам. «Забыть ли дружбу прежних дней?» Поют за океаном.

Мила и нам, твоим друзьям, Твоя босая муза. Она прошла по всем краям Советского Союза. Мы вспоминаем о тебе Под шум веселый пира, И рядом с нами ты в борьбе За мир и счастье мира!

Проверь свои знания

Кто автор этих строк?

Мы здорово отстали от полка. Кавказ в доспехах, словно витязь. Шурует дождь. Вокруг ни огонька. Поручик Дозморов, держитесь! Так мой денщик загнулся, говоря: где наша, э, не пропадала. Так в добрый путь. За Бога и царя. За однодума-генерала. За грозный ямб. За трепетный пэон. За утонченную цезуру. За русский флаг. Однако, что за тон? За ту коломенскую дуру. За Жомини, но все-таки успех на всех приемах и мазурках. За статский чин, поручик, и за всех блядей Москвы и Петербурга. За к непокою, мирному вполне, батального покоя примесь. За пакостей литературных вне. Поручик Дозморов, держитесь! И будет день. И будет бивуак. В сухие кители одеты, мы трубочки раскурим натощак, вертя пижонские кисеты.

А если выйдет вовсе и не так? Кручу-верчу стихотвореньем. Боюсь, что вот накаркаю — дурак. Но следую за вдохновеньем. У коней наших вырастут крыла. И воспарят они над бездной. Вот наша жизнь, которая была невероятной и чудесной. Свердловск, набитый ласковым ворьем и туповатыми ментами. Гнилая Пермь. Исетский водоем. Нижне-Исетское с цветами.

Но разве не кружилась голова у девушек всего Урала, когда вот так беседовали два изящных армий генерала? И с почвонюг порой слетала спесь. И то отмечу, как иные авангардисты отдавали честь нам, как солдаты рядовые. Мне все казалось: пустяки, игра. Но лишь к утру смыкаю веки. За окнами блистают до утра Кавказа снежные доспехи.

Два всадника с тенями на восток. Все тверже шаг. Тропа все круче. Я говорю, чеканя каждый слог: черт побери, держись, поручик! Сокрыл туман последнюю звезду. Из мрака бездна вырастает. Храпят гнедые, чуя пустоту. И ветер ментики срывает. И сердце набирает высоту.

Оцените, пожалуйста, это стихотворение.
Помогите другим читателям найти лучшие произведения.